– Здесь больше всякой всячины, чем нужно маленькому ребенку, – добавила мама, сортируя принесенные вещи. Бисли бросился к ней и сунул ей в руку свои деликатесы. Она потрепала его по голове.

– Хмм, а ты вовсе не так глуп, верно? Уже хочешь полакомиться вкусняшками, хотя пока еще ничем их не заслужил. – Щенок, играя, слегка толкнул ее. – Что ты будешь делать с ним весь день? Его нельзя оставлять одного надолго.

– После ланча надо будет с ним погулять; это займет какое-то время. – И позволит мне побыть одной, – добавила я про себя. Мне было интересно, как Бисли отнесется к дерджам.

На деле и у Бисли, и у дерджей ушло какое-то время на то, чтобы привыкнуть друг к другу. Когда пришел Кэллум, я была в саду, а Бисли обнюхивал кусты, находясь на очень длинном поводке, поскольку заборы между домами были не слишком надежными. Почуяв Кэллума, он тут же словно взбесился, залаял и стал пытаться наброситься на чужака.

– Понятно, – сказал тот, подходя ко мне. – Кто-то уже успел заменить меня в твоем сердце, верно? – И хотя я не могла видеть его, но угадала, что он шутливо нахмурил брови.

– Ну, мне нужен был кто-то надежный, тот, кто прибежит ко мне по первому моему зову, – поддразнила его я.

– Мне кажется, я был очень даже надежен, – пробормотал он, начиная гладить мою шею. – И можно не сомневаться, что у меня есть и другие преимущества…

– Возможно, – якобы нехотя согласилась я, пряча улыбку и стараясь не слишком уж маячить перед кухней. – Какие-то, наверное, имеются.

– Ну, придержи ненадолго свою свирепую собаку. Здесь Оливия. Она ждет неподалеку – я сказал, что пойду и выясню, чем ты занята, прежде чем мы с ней тут появимся. Можно привести ее?

– Будет проще, если мы все пойдем и погуляем с собакой. За время прогулки он успеет привыкнуть к вам. – Мне пришлось буквально выкрикнуть это, потому что Бисли, потерявший на время всякий интерес к Кэллуму, вдруг вновь обратил на него свое внимание и громко залаял.

Я собрала какие-то игрушки и пластиковые пакетики, взяла телефон, карманное зеркальце и ключи. И пройдя через кухню, направилась к входной двери.

– У меня обязательно должен быть с собой телефон, ведь я буду делать вид, что разговариваю с тобой через наушники, – пробормотала я, обращаясь главным образом к себе. К счастью, мама ничего не заметила.

На подъездной дорожке я быстро осмотрелась вокруг с помощью зеркальца. Оливия сидела на капоте папиной машины, ее руки опять все время двигались – она постоянно сцепляла и расцепляла пальцы. Эти повторяющиеся движения выдавали, как сильно она нервничает. Завидев меня, она виновато вскочила. Потом увидела Бисли, и ее лицо стало совершенно другим.

Бисли подбежал к ней, начал прыгать и лизать невидимые руки и залаял, словно здоровался. Оливия посмотрела на Кэллума – очевидно спрашивая его взглядом, что ей следует делать.

– Стой смирно, протяни к нему ладонь и медленно опусти ее. У меня получилось. – Я не могла отказать себе в удовольствии смотреть на это, хотя знала, что сама выгляжу несколько странно с зеркалом в руке. Бисли поднял глаза на Оливию и какое-то время вел себя спокойно. А когда она опустила руку, тявкнул в последний раз и замолчал.

– Хорошая собака! – сказала я, подходя к нему с угощением, наматывая при этом поводок на руку, чтобы сделать его короче. Бисли с жадностью проглотил свои вкусняшки, пустив при этом слюни, а затем посмотрел на меня – морда у него была совершенно счастливая.

– Привет, Оливия, давайте пойдем в парк, там мы сможем вести себя и говорить посвободнее. Ладно? – Я увидела ее кивок и улыбку, прежде чем засунула зеркало в карман, и мы пошли гулять.

Это была странная процессия: я разговаривала с собакой и Кэллумом, Кэллум – со мной и с Оливией, а Оливия играла с собакой. Удивительно, как быстро я смогла свыкнуться с такими необычными, новыми событиями в моей жизни. Я привела всех на поле рядом с детской площадкой, которая граничила с мелким ручьем. В детстве мы часто приходили сюда в высоких резиновых сапогах и пытались ловить рыбу, и я была уверена, что Бисли будет от всего этого в восторге.

Очень быстро мы обнаружили, что Бисли и в самом деле наслаждался обществом дерджей. Слегка освоившись, Оливия весело играла со щенком, забегая в ручей и выбегая из него, а собака радостно преследовала ее.

Пока они предавались такому приятному занятию, у нас с Кэллумом была возможность немного поговорить.

– У тебя появились какие-нибудь идеи? Как мы можем использовать то, что знаем о Кэтрин, чтобы вызволить тебя оттуда? – спросила я, удостоверившись, что Оливия не может меня слышать.

– Я ничего больше не придумал, – тихо ответил Кэллум. – Ты понимаешь, что находишься в наибольшей опасности? Если кто-то вроде Лукаса поймет, хоть отчасти, что вытягивание чьих-то воспоминаний вернет его к жизни, ему ничто не помешает убить тебя.

– Послушай, я знаю о грозящей мне опасности, и я готова к ней. Мы должны найти Кэтрин и заставить ее рассказать нам обо всем, что ей известно, и почему она меня ненавидит. Так мы сможем получить какие-то ключи, которые помогут нам оживить тебя.

Кэллум, немного помолчав, добавил:

– И нам нужно, чтобы она перестала преследовать тебя.

– Интересно, может, она живет где-то поблизости.

– А мне интересно, что именно она помнит, – тихо сказал Кэллум.

– То есть?

– Ну, мы знаем, что у нее есть все твои воспоминания и что ей известно собственное имя, но как обстоит дело с ее прошлым? Вот что мне очень хотелось бы узнать. Если она помнит его, то быстро сообразит, кто мы такие… – Его голос угас.

– О, Кэллум, мне так жаль, я как-то об этом не подумала. – Я нежно погладила его руку, стараясь приглушить боль в его глазах. Он выглядел таким потерянным, почти побежденным, и мне снова захотелось утешать его. – А ты не считаешь, что это даже хорошо? Если ей станет известно, кто ты такой, то ты сможешь разузнать немного о себе и, ну, не знаю, может, это подскажет нам, что делать дальше.

Он покачал головой:

– Вряд ли я вынесу какую-либо информацию о моем прошлом. Одно дело вести жизнь, полную бесконечных страданий, и другое – вспомнить обо всем, что некогда потерял. Существование превратится в бесконечный кошмар. Вспомни Лукаса.

Я задумалась о своей жизни, своей семье, своих друзьях, о том, как чувствовала бы себя, видя и слыша их, но зная, что они считают меня мертвой. Это было бы невыносимо.

– Мне так жаль, – повторяла я как заведенная. – И на чем, ты считаешь, мы должны остановиться? Если хочешь, мы можем забыть о Кэтрин. Не думаю, что она будет мстить мне за что-то там вечно.

Кэллум вздохнул:

– А я не понимаю, чего это она так суетится. Что она может со всего этого поиметь?

– Вот именно. Казалось бы, если у нее есть все мои воспоминания, зачем ей еще и общаться со мной? Вообще-то, – добавила я, и мои мысли перескочили сразу через несколько ступенек, – если бы у нее были собственные воспоминания, то зачем ей вообще возиться со мной? В чем смысл этого? Держу пари, что своих воспоминаний у нее нет – может, только те, что она нажила, будучи дерджем.